Южный Урал, № 11 - Яков Вохменцев

В коридоре заводоуправления было необычно оживленно. Служащие выходили из боковых помещений и нарочно старались попасться навстречу редкому гостю, заглядывая ему в лицо. Какой-то высокий человек, по наружности рабочий, решительно шагнул от стены, протягивая руку:

— Кажется, товарищ Бажов?

— Да.

— Здравствуйте.

Павел Петрович внимательно всматривается.

— А я вас не узнал.

— А вы меня и не знаете. Я вас знаю.

— Тогда сказались бы…

— А я и сказался.

— А я не расслышал…

Тотчас о бок появился другой.

— Вы приехали к нам беседу проводить?

— А я не знаю, — ответил Павел Петрович смущенно и оглянулся на сопровождавших его лиц, как бы советуясь, что ему надлежит делать. — Хотелось бы сначала посмотреть…

Первый все не отстает, шагая рядом. Вскоре выясняется, что он хотел бы рассказать Павлу Петровичу кое-что касающееся прошлого Полевского завода и специально ждал приезда Бажова.

— Ждали? — удивляется Павел Петрович. — А откуда вы узнали, что я должен приехать?

— Ну как же! Раз книгу о полевчанах написали значит, должны приехать.

В кабинете директора — новое знакомство. Явился вызванный секретарем парткома один из местных старожилов. Без излишних околичностей спросил, зорко поглядывая на приезжих:

— Чем могу служить?

— Познакомься, — сказал директор. — Это товарищ Бажов.

— И я Бажов.

Оба Бажовы и оба полевские.

— Может, родня? — поинтересовался парторг.

Сейчас же между двумя Бажовыми завязался оживленный разговор, в течение которого были вспомнены Савельичи, Ивановичи, Васильевичи, после чего Бажов-местный объявил:

— Нет, я другого колена.

Разговор продолжался с той же деловитой обстоятельностью, которой положено быть между двумя пожилыми людьми, и после этого, но теперь уже на ту, основную тему, которая так влекла Бажова-писателя: прошлое Урала, жизнь и быт людей, мастерство незаметных тружеников. Секретарь парткома знал, кого пригласить для беседы.

Затем в сопровождении Валова и одного из инженеров заводоуправления отправились по цехам.

Путешествие по заводу длилось больше двух часов. Завод интересный, производство сложное. Здесь вырабатывался криолит (что в переводе с греческого — «ледяной камень»), продукт, необходимый для расплавления глинозема — белой окиси алюминия, из которой получают металлический алюминий. От старого химического завода, построенного в 1908 году Злоказовым и вырабатывавшего серную кислоту, осталось лишь одно воспоминание.

Уже сам факт превращения одного вещества в другое всегда похож на чудо. К этому, главному чуду по ходу движения технологии прибавлялось много других, мелких, из которых складывалось большое: каждый этап на пути рождения нового вещества был своего рода волшебством, и Павел Петрович очень внимательно знакомился с ним, стараясь постигнуть все тонкости. Реплики, которые он время от времени подавал, свидетельствовали, что он отлично разбирается в процессе, хотя химия никогда не была его специальностью.

В одном месте он сказал Валову:

— Вот, Дмитрий Александрович, плавиковый шпат надо найти.

Тот ответил, как о деле давно решенном:

— Найдем.

Плавиковый шпат — один из основных видов сырья — привозился издалека.

Павла Петровича заинтересовала плавиковая кислота — тяжелая, бесцветная, стекловидная жидкость, которую «не держит» ни стекло, ни свинец, ни железо, только парафин. Ее можно невзначай выпить вместо воды, вымыть ею руки — она без запаха и вкуса. При производстве ее выделяется газ, не опасный для людей. Газ этот входит во взаимодействие со стеклом. От этого во всех домах поселка Криолитового завода стекла в окнах матовые, во всех цехах — матовые электрические лампочки. А когда ввинчивали, были обыкновенные, прозрачные.

Но, как я понял потом, все эти занятные подробности возбуждали у него интерес постольку, поскольку были связаны с трудовой деятельностью людей. Павел Петрович с удовольствием воспринимал те защитные меры, которые приняты на всех советских заводах с вредным характером производства, каждый раз делая энергичный кивок головой, выразительно говоривший: правильно, так, иначе и не должно быть.

Под конец он неожиданно заявил:

— А ведь это похоже на литературный процесс: механическая смесь различных компонентов должна войти в химическую реакцию и дать нечто совершенно новое, не похожее на старое. Что скажешь, не так? — И прибавил через минуту: — Все в писательском котле должно перекипеть так, чтобы получить новое качество. Только тогда можно и говорить о творчестве.

Путешествие по заводу утомило его. «Ноги у меня устали», — пожаловался он. Мне показалось даже, что он облегченно вздохнул, когда мы, наконец, покинули территорию цехов и распростились с нашим провожатым, который так усердствовал в разъяснении технологического процесса, так сыпал формулами, что, пожалуй, хватил через край.

Но усталость как рукой сняло, когда мы вышли на Гумешки, на те самые Гумешки, поэтическому описанию которых отдал столько сил и таланта сказочник Бажов. Завод занимает часть этого знаменитого урочища, прозванного в старину «Медной горой», и потому-то Павел Петрович повторяет в сотый раз:

— И это — Гумешки?! Неузнаваемо изменилось…

Сразу от завода местность на большом протяжении изрыта, всклокочена так, что не узнать, какой она была первоначально. Может, и впрямь была гора? Но сейчас никакой горы нет. Даже наоборот: центр урочища занимает громадная выработка, в которой свободно поместится Криолитовый завод со всеми его цехами. Один край выработки зарос сорной травой, другой, противоположный, служит местом свалки огарков «Криолита». На дне образовалось глубокое озеро. Вода в нем изумрудно-зеленая — ну, точь-в-точь малахит!

Возле этой основной выемки, в разных местах видны буровые разведочные вышки. От ближайшей из них доносится металлическое звяканье — идет бурение.

Около озера сохранились остатки заброшенной шахты: полузасыпанный землей и мусором ствол со следами деревянного крепления (в сруб, как колодец), развалившийся тяговый барабан — ворот для подъема из шахты. Эти любопытные образцы техники прошлого (жаль, что нельзя поместить их в музей!) — живое напоминание о минувшей жизни и славе Гумешек.

…В 1702 году начальник Сибирского приказа думный дьяк Виниус послал «приказчиков ближних слобод капитана Василия Томилова да другого Ивана Томилова» осмотреть место по речке Полевой, называемое Гумешками. Основанием этому послужило заявление жителей Арамильской слободы Сергея Бабина да Кузьмы Сулеева, нашедших на указанном месте следы заброшенных, горных работ.

Вот что доносили Томиловы:

«Вверх по Чусова-реке, промеж речками Полевыми, на ровном боровом месте, два гуменца[4] мерою в длину по 55 сажен, поперек по 30 сажен; да у тех же гуменец два озерка в длину по 30, а в ширину по 10 сажен; и на тех гуменцах копаны ямы аршина по 3 и по 4, и в тех ямах каменья малое число, а в иных и нет; а в одной яме нашли каменья во все стороны по сажени да подле признаки железной руды. А около тех гуменец изгарины многое число, что выметывают кузнецы из кузниц».

Так был открыт один из древнейших рудников на территории нашей страны — Гумешевский, или — по-местному — Гумешки.

В заброшенных шахтах — копанях Гумешек были найдены кайла, молоты, медные и костяные заступы; кости, полуобгорелая сосновая лучина, с помощью которой, видимо, освещали себе путь под землей древние рудокопы. Деревянные крепления отличались необычайной твердостью. Здесь же нашли рукавицы и сумки, сшитые из лосины. На рукавицах сохранилась даже шерсть. Сшиты они были из кожи с головы лося, так, что «ухо» надевалось на большой палец, и рукавица могла служить как для правой, так и для левой руки.

Кто были первые рудокопы, добывавшие здесь медь? Следы чьей работы сохранились на Гумешках?

По народным преданиям, это были «чудаки» или чудь — народ бронзового века, исчезнувший много веков назад, иначе говоря, те самые «стары люди», о которых повествует азовская легенда. Чудским металлургам были под силу только углекислые соединения меди, как, например, малахит, содержащий от 40 до 70 процентов чистой меди. Гумешки же оказались редкостным месторождением малахита. Такой взгляд на Гумешки разделяется многими учеными.

Однако пытливый ум Бажова нашел и здесь свое собственное самостоятельное суждение. В очерке «У старого рудника», говоря о прошлом Азова и Думной, Бажов пишет:

«В связи с этим можно было даже подумать, что открытые в начале XVIII века «два гуменца промеж речками Полевыми»… были просто остатками работы одной из ватаг, долго отсиживавшейся здесь в удобном месте. Ведь известно же, что крестьяне Арамильской слободы задолго до постройки в этом краю первых заводов плавили железо в «малых печах», продавали его и даже платили за это «десятую деньгу». Почему таких же «плавильщиков» и «ковачей» не предположить среди ватаги «вольных людей»? Потребность в металле у них, конечно, была большая, и для оружия, и в качестве товара…»